9. Олена соглашается идти за Забрёху
Григорий Квитка-Основьяненко
Смутна и не весела, проснувшись, сидела на кровати панна хорунжевна Олена Осиповна в своей хате, в Безверхом хуторе, что на Сухой Балке. Сидит зевает, глазки протирает и сама себя не понимает, где она, что с нею делалось, что такое снилось ей, и от чего ей так грустно и тяжело.
Как вот где ни взялась конотопская ведьма Явдоха Зубиха. Вошедши в хату и говорит:
– Добрый день тебе, панночка! Чего ты такая смутная и невеселая?
– Ах, бабуся! Теперь я все вспомнила! Что ты это со мною наделала? – Так охаючи говорила панна хорунжевна.
– Але! Молчи да дышь! На-тка вот этот мешочек, да повесь на снурочке на шею, то и все будет хорошо. – Да это говоря и повесила его ей на шею, а в том мешочке лягушечья задняя правая лапка, да из нее же высушенное сердце, да лобовая косточка, да немного Никитиного следа. Только-что это ей привесила, так панна Олена и повеселела, как из воды вышла. Глазки так и горят, щеки раскраснелись, а сама и на постели не усидит, бросилась к Зубихе и даже плачет, да просит:
– Титусю, голубочка, пани-маточка! Что хочешь делай, только отдай меня за конотопского пана сотника Забреху; я-таки, хорошо и не знаю, как его зовут. Отдай, отдай скорее меня за него!
– Ведь же он тебя сватал, да ты поднесла ему печеную тыкву?
– Да то я была дура и сумасшедшая… не рассмотрела его хорошо, не расспросила людей, не послушала брата… Теперь мне свет немил без него!..
– Ведь же ты любишь паныча Халявского, Омельяновича, судьенка?…
– Да то я была дура и сумасшедшая!.. После вчерашнего дня и цур ему, и пек ему от меня. Одно у меня на уме, что хоть лишь бы повидать Забреху, да наглядеться на него, да приголубить его… да чтоб он женился на мне… – Да говоря это, чибурах с постели к ногам Зубихи, и лежит и плачет, и просит: «Сделай, титусю, чтоб он меня взял! Я тебя три года буду называть родной матерью [8], буду тебя уважать и почитать. Когда же он от меня отречется, пойду куда глаза, сама себе смерть причиню…»
– Да полно же, полно; уймись! – говорила ей Явдоха, и подняла ее с земли, и посадила на лавке. – Вот войдет твой братец, ты ему не стыдясь все расскажи; пускай скорее едет в Конотоп к пану Забрехе, да и скажет, чтоб присылал людей за рушниками. Вот же и братец идет к тебе, а я пойду в Конотоп, и с Забрёхою сделаю все, что нужно. Не тужи, да делом поспешай. – Сказавши это, вышла из хаты; а панна хорунжевна в след ей кричит: «И платок, и свадебную шишку тебе дам!…»
Как вот и вошел к ней брат ее пан хорунженко.
– Что, братец, ты уже здоров? – спросила его сестра.
– Теперь уже ничего; все прошло.
– Ну, братец, не тужи. Скоро тебе можно будет идти в монахи, – стала говорить панна Олена, потупивши глазки в землю. – Я уже… Выбрала… себе жениха… – сказала Олена, да от стыда покраснела как рак.
– А кого?
– Пана сотника конотопского Забрёху.
– Что печеною тыквою попотчевала?
– Эге!
– Ведь же ты, кажется, что-то пристально поглядывала на пана Халявского?
– Цур ему, и не вспоминай про него, а сделай милость, поезжай в Конотоп, да скажи и попроси, чтобы завтра… Или хоть сегодня присылал сватов; а в воскресенье и свадьба…
– Да что это тебе вздумалось так спешить? – спросил ее пан хорунженко; а самого взяло за живот, что ему недолго гулять в мире… – Еще, может, хоть немного осмотрелась бы; а то шить-белить, завтра велик-день.
– Умру, когда через неделю не выйду за пана сотника! Я его эту ночь видела во сне. Что за красивый! Как нарисованный… Сделай милость, братец, соколик, лебедик! Поспешай, как можно. Привези и его с собою, привези и сватов, чтобы скорее кому рушники подавать… Или сватов не надо; и тут насобираем; только его скорее… его ко мне вези!…
Так вражья конотопская ведьма наделала, что бедная девка даже на стену дерется, да сильно желает выйти за пана сотника Власовича Забрёху.
Нечего пану хорунженку делать! Велел завтракать подать; ест и думает; не наелся и не надумался; пожелал обедать; обедает и думает. Потом, как пообедал, так и надумался и говорит сам себе: «Пан Халявский в рот ничего не берет; а пан Забрёха, не взял его черт – не проливает; чтоб и меня не перепил? Ну, нет нужды! Отдам сестру за него, да с молодицами поживу с год места». Так надумавшись сам с собою, сел на возок, да и катнул в Конотоп, прямехонько к пану сотнику Никите Власовичу Забрёхе.
Тут наша панночка и принялась хлопотать и к сговору прибираться: хату моют, столы, лавки, полки смывают, птицу режут, лапшу крошат, горшки приставляют… Так что все работницы изморилися от таких приборов.
Примечания Г. Ф. Квитки-Основьяненко
8. За сделанное какое большое одолжение обрекаются на урочное время звать и почитать отцом, матерью, дядей, братом и тому подобное. По минованию срока все приходит в прежнее отношение, и титулование прекращается.