28.06.1841 г. М. П. Погодину

Давши слово, хоть тресни, да исполни. Так вышло и со мною. Обещался многоуважаемому мною Михаилу Петровичу поставить статью, уж я улучал-улучал время, чтобы хотя исписать сшитую тетрать, но при всем старании до сих пор не перешел за 3-ю страницу. Занятия по должности требуют всего времени. Нет никакой возможности приняться за Марусь и им подобн[ых]. И так откладывал да откладывал, как гляжу – и полгода на дворе. «Когда кончу начатое?» – подумал я, а между тем и год пройдет.

Покажу по крайней мере хотя готовность свою чем-нибудь изъявить благодарность и уважение Михаилу Петровичу за труды его в издании журнала, какого северяне не хотят и не могут понять, не только подражать. Их не станет на это. Они идут своею дорогою, ими выдуманною, и вот-вот зайдут в дебрь… Подумал так и решился послать тетрадку из готовых, остававшихся еще у меня без назначения. Вот ее история.

Лет десять назад, был здесь один случай, из коего я, взявши главные обстоятельства, написал комедию «Ясновидящая». Не нашед ее годною для театра, переделал в повесть или рассказ. Напрасно клевещут на меня, что я из повестей делаю комедии, наприм. «Шельменко-денщик», цензурованный к печати в 1838 году, а «Украинские дипломаты», из него переделанные, в 1840-м. Они и этого не видали.

Никогда комедия, сделанная из повести, не будет удовлетворительна; из комедии же рассказать повесть гораздо удобнее, и она выйдет занимательнее, чем комедия. Так я эту «Ясновидящую», переименовав в «Маргариту», повергаю ее пред письменным столом Вашим. На свободе (есть ли она только у Вас?) пробегите, обсудите ее. Если что найдете излишним, сократить, обрезать, сжать ее, переменить название, даже швырнуть в кучу отринутых, полнее право имеете, как с своею собственностью поступить.

Много обяжете меня беспристрастием своим. Лестно стоять в Вашем журнале; но журнал – и в особенности Ваш – требует всего приличного и достойного себя. Надеюсь и на правила Ваши, что Вы из какого-либо угождения не захотите навлечь на него нарекания. Меня же не имейте никак в виду; я вовсе без претензии. Написал, а худо ли оно, хорошо, пусть судят знающие. Обяжите же меня, поступив с свойственною Вам прямотою.

Мое же дело уверить Вас, что совершенно не имею свободного времени и бросил писать, не потому что «убояся козлогласований», коих двумя-тремя словами, сказанными гласно, осрамил бы их, но за многоделием по должности трудной.

Бумаги еще много. Расскажу Вам повесть «За что «Отечеств[енные] записки», хвалившие всегда Основьяненка, вдруг напали на него?».

Некто Краевский, коего я сном и духом не знал, что оно такое есть, пишет ко мне о своем намерении издавать «Отечеств[енные] записки». Просит, молит, плачет, унижается, открывает пазуху и душу свою, просит статей и сулит от листа прямо по 200. «Способы-де у меня такие и такие; я могу сыпать деньгами». Не быв с ним знаком, рассудил, не стесняя его, не от листа, а гораздо меньшую сумму заплатить там на месте за журналы и книги, на что послал ему (если читали Вы) 1-ю часть «Халявского» и «Головатого».

Статьи мои зашумели, а особливо «Головатый». Его доложили далее. Кто судит лучше всех нас, и он одобрил. Ждать-пождать, но мне пишут: Краевский что уплатил, а кредитор – не уплатил. Время идет да идет… я усиливаю требования, и «Отеч[ественные] записки» пошли писать против меня все, что Вы (если) читали и что еще будете читать. Торжествует, что открыл, дорылся до настоящего моего имени теперь, когда прежде, когда подличал около меня, знал, кто я именно и прямо писал на мое настоящее имя и от моего имени получал «Головатого» и «Халявского».

Сам же, после описания «Ластовки», говоря чрез несколько страниц о Перепельском, говорит, что если журнал и знает имя автора, то не должен открывать, иначе это будет глупость, неприличие, невежество, сплетни и пр. Ей-богу, краснею за него! И такой человек, с такими правилами, с такими понятиями о чести, желает служить литературе?! Что бы сказали о нем, если бы я печатно объявил, почему он переменил отзывы обо мне и подтвердил бы это все собственноручными его письмами? Меня, со стороны его, удерживали, чтобы я не требовал денег, иначе он переменит свои отзывы обо мне. Пропадай он с своими деньгами, чтимыми им выше чести. Человек ли он? Печатать не буду, но рассказывать не упущу. Пусть знают и берегутся его и подобных ему, кои, к прискорбию, есть, существуют и тешатся.

Будьте здоровы, и да укрепит бог силы Ваши для общей пользы.

Преданнейший Григор[ий] Квитка

Читали ли вы в 1 кн[иге] сего года в «Библ[иотеке] для чтения» разбор моему «Халявскому». Так только пишут в России. И мщение. Зачем не уважил просьбы его и не доставлял к нему статей, но еще пощекотал в «Званые гости» и «Мемуарах» в «Современнике».

Примітки

Друкується вперше.

Автограф зберігається: ДБЛ, ф. 231. Пог., від. II, п. 15, од. зб. 17, арк. 3 – 4.

Подається за автографом.

Обещался… поставить статью… – Йдеться про повість «Маргарита Прокофьевна».

…после описания «Ластовки», говоря через несколько страниц о Перепельском… – Г. Ф. Квітка-Основ’яненко має на увазі критичні зауваження В. Белінського на його адресу. В рецензії на альманах «Ластівка» («Отечественные записки», 1841, т. XVI, № 6), негативно оцінюючи публіцистичні матеріали, вміщені в альманасі, В. Белінський критикував і повість «Сердешна Оксана». В цьому ж номері «Отечественных записок» В. Белінський несхвально відгукнувся про драматичну переробку Перепельським – М. Некрасовим та його співавторами П. І. Григор’євим та П. С. Федоровим роману «Жизнь Столбикова» Г. Ф. Квітки-Основ’яненка.

… еще пощекотал редактора «Библиотеки для чтения» в «Званые гости» и «Мемуарах» в «Современнике». – Г. Квітка тут уперше відверто зізнається про свое авторство літературно-публіцистичних статей.

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1981 р., т. 7, с. 313 – 315.