Коцарка
Г. Ф. Квитка-Основьяненко
…Но что сделалось с Ганнусею? Где нашла она себе пристанище? Избавясь от одной беды, не попалась ли в другую? Как найти се теперь без всяких следов?.. Без образования, без веры, гонимая, притесняемая, не решилась ли она на какую крайность?.. Так я размышлял, – поспешая, не знаю сам чего, в Харьков.
Г-жу Резе нашел я измученную ожиданием и хотя выдумывал ей разные басни, чтобы сколько-нибудь ее успокоить, но все было тщетно: она не верила никаким моим предположениям и догадкам; не обольщалась никакою надеждою, чтобы когда-нибудь отыскать дочь свою; тосковала, плакала беспрестанно до того, что слегла в постель.
Я беспрестанно шатался по всему городу; заглядывал во все харчевни, шинки, пекарни; вглядывался во все лица, вслушивался во все речи, выспрашивал, выведывал – не было никакого успеха.
Не один я искал без всяких следов скрывшейся Ганнуси; губернатор, по просьбе моей, поручил полицейскому надежному чиновнику, который обыскал все дворы, перешарил в них – как говорят – все углы – и все ничего; не было никакого даже подозрения, чтобы где была Ганнуся.
Время проходило. Приближалась в Харькове знаменитая Крещенская ярмарка. Г-жа Резе горевала жестоко, но должна была ехать обратно в Киев, по призыву дяди и по встретившимся крайним надобностям по имению. Мы уже о Ганнусе не заводили и речи, не надеясь ее когда-нибудь отыскать… Горестное было положение матери!..
Нечего делать! Назначили день выезда. Я располагал для генерала и знакомых купить несколько коцей: так называются ковры, здесь делаемые и отличающиеся яркими, нелиняющими цветами и фантастическими, приятными для глаз узорами. Эти коцы закупаются здесь большим количеством и развозятся в разные места империи.
Рассматривая и выбирая коцы, любовался веселостью и шутками между собою резвых, миловидных коцарок, девок, работающих эти коцы и имеющих от хозяев поручение продавать их. Все эти коцарки были из Гончаровки, предместия города, за Лопанью, предместия, N. В., славящегося красавицами и многими романическими происшествиями [По службе я провел свою молодость в Харькове.].
Между многими живыми, игривыми коцарками замечаю одну, в тулупчике, крытом нанкой и опушенном заячьим мехом; подпоясанная бумажным цветным платком, повязанная другим таким же, сидела она за кучами своего товару и не обращала, кажется, никакого внимания на все происходящее около нее.
– Покажи мне, девушка, свои коцы, – сказал я, подойдя к ней.
Она встала, обернулась ко мне… «Боже мой! Это Ганнуся!»
Поспешно подошел я к ней и вполголоса, чтобы не обратить внимания подруг ее, спросил ее: «Ганнуся! ты ли это?»
Девушка посмотрела на меня несколько времени почти равнодушно, потом начала всматриваться и как будто припоминать.
– Ганнуся, помнишь ли, когда ты была у Чучукалки, – сказал я, – и я тебе обещал матушку твою привезти? Помнишь?
Девушка покраснела, потупила прелестные голубые свои глазки и, щипля рукав своего тулупа, промолвила тихо: «Атож!»
Обрадованный своею находкою, я захотел испытать сердце ее и, помолчав немного, сказал: «Я обещал тебе матушку привезти».
– Обещали! – сказала она с упреком. – А де ж вона? – и с сим словом слезки заструились из глаз ее.
– Скоро ты увидишь ее. – Я не хотел ничего открывать ей, боясь ее чувствительности, так видимо мною замеченной, и не сказал ничего. – Теперь скажи мне, где ты живешь и у кого?
– У Запорожчихи, близ Дмитра, – сказала она, все плача более.
Я полетел стрелою к Дмитриевской церкви и хотя ехал мимо нашей квартиры, но не зашел к г-же Резе… Что-то еще мне скажет Запорожчиха?..
– Есть ли у тебя работница, сиротка, по имени Ганнуся? – спросил я нетерпеливо у Запорожчихи, вошед к ней в избу.
– Ганнуся? – спросила она также вдруг, но, спохватясь и как будто испугавшись, повторила: – Ганнуся? Ні, такої нема, – сказала и потупила глаза в землю, устыдясь, что говорит неправду.
– Ах, как тебе не стыдно! – сказал я с притворным неудовольствием, заметив с первого слова, что имею дело с честною женщиною. – Ты с виду такая добрая, а не говоришь правды. Ведь есть у тебя Ганнуся?
– А нащо вам знати, добродію?
Я очень обрадовался такому приветливому слову, которое у них означает уважение и доверенность и дается не всякому пану. Тотчас убедил Запорожчиху, что желаю добра Ганнусе; рассказал ей в коротких словах, как узнал я эту сиротку назад тому пять лет и как нашел ее мать, которая нарочно за нею приехала в Харьков, не находила до сих пор и теперь сохнет по ней с печали. Я просил ее ехать вместе со мною за Ганнусею и потом втроем к нам в дом, чтобы наконец обрадовать безутешную.
Запорожчиха, искренно любившая, как видно, Ганнусю, сама обрадовалась, но предложила мне другой план, и я согласился. Между тем, желая узнать от доброй женщины некоторые подробности, для меня любопытные и нужные, я начал расспрашивать:
– Отчего не хотела сначала признаться мне, что Ганнуся у тебя? От кого ты прятала ее?
– Од лихих людей! От з місяць вже є, як її усюди через поліцію обискували, по усему городу, і я передавала її до приятельки у Основу. Сьогодня тільки уперше послала її на базар, усе-таки боячись трохи.
– Кто же ее злодей?
– А хто його знає? Відьма Сюсюрчиха, з Безлюдівки, продала було її у добрі руки…
– Как же она попала к тебе?
– Бог сироту спас, а мене добром наділив. Мої роботниці пішли по лугам збирати трави, нам пригодні, щоб красити пряжу на коци. Як тут їм зараз назустріч повозка з п’яними. Мої дівчата з страху розбіглись було, а ті давай їх розпитовати, чи не видали такой й такой девчонки? А далі стали підмовлять охотницю з собою, одна – безстидниця! я завсегда казала, що з неї не буде пуття, – і согласилась з ними їхати; от її підхватили, та на повозку, і поминай як звалы. Дівчата розказовали, що усе чути було, як вона реготалась, тьфу! – Туди їй і дорога. От і пішли дальш; аж бачать, ховається у кущах дівча; розпитали, аж то вона, сердешна, ховалась від тих людей: за нею вони і бігли. От вона и стала просити довесты її до Харкова. Я, як пороздивилась та розпиталась з нею, та вже і не пустила її від себе.
– А довольна ты ею?
– Ким? Ганнусею? Господи милосердний! Та се сокровище благих, а не дівка. Слух’яна, роботяща, моторна; ні з ким не залається, не засвариться. А щоб коли з дівчатами пішла на вулицю, як прочії? ну, ну! таківська! їй і не кажи об сим. Тількы у неї і прогулки, що по неділенькам і празникам до ранней у собор або у монастир; на Спаса у Куряж, на Вознесеніє у Хорошев, на Івана у Основу. А щоб коли купила платочек який модний або скиндячку? Вона й байдуже! те і каже: на лишню копиєчку я свічечку поставлю або старцю подам. Я сирота, може, якому і родичу подам. А яке розумне! Що то, якбы її вивчить письма; так би, думаю, була б розумніша якого приказного. Вже й жених знаходився; так хто ж? башмачник з Москалівки. Чи можна ж, щоб я оддала її за башмачника? їй бути за іконописцем. Благочестива душа, благочестиво і жити буде. Та вона таки й зареклась заміж іти. Коли, каже, матушка не отищеться, піду у черниці.
Усладясь такими и сим подобными пересказами Запорожчихи и условясь с нею обстоятельно, когда и как ей приехать на нашу квартиру, я с спокойным уже духом поехал домой.
Провожая меня за ворота, добрая Запорожчиха еще говорила: «Я таки Ганнусю приберу гарненько, щоб не стидно було явитися перед благородну матушку. Прощайте, добродію! Нехай вам бог помага на усе добре».
Примітки
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 366 – 369.