Пирожки

Г. Ф. Квитка-Основьяненко

– Пирожков, пирожко-о-в!.. кому горячих пирожко-о-в?.. – раздавался тоненький, почти детский голосок подле моей брички, которая увязла в глубокой, густой грязи, в Харькове, близ круглого трактира, лишь только переехали мы Лопанский мост от Холодной горы.

Положение мое было незавидное! лошади не только не могли дотащить меня до гостиницы, но ниже сдвинуть с места. Идти пешком не было никакой возможности, потому что грязь, без преувеличения сказать, была по колено. Это случилось в октябре месяце; погода стояла сырая и холодная. Я отправил своего человека с ямщиком на почтовый двор требовать по подорожной свежих лошадей до первой станции, а сам остался в бричке как взаперти.

Окружающие предметы не могли привлечь моего внимания: день был не торговый, и по этой улице, одной из грязнейших и самой шумной в Харькове, по причине торгов, бывающих здесь четыре раза в неделю, не проходило тогда ни одного человека. Простые неопрятные торговки сидели в своих высоких и обширных лавках, известных тогда под именем Леванидовских, выстроенных в 1796 году бывшим генерал-губернатором Леванидовым. Там кучами, без всякого порядка, навален был лук, лен, сало, мел, охра; в кадках стояло постное масло, деготь; сверху висели нитки, стручья красного перцу, крашеная шерсть… и т. п.

С досады и скуки, голодный и перезябший, я не хотел ничего видеть, укутался в своей шинели и задумался о предмете своего путешествия. Тоненький голосок, которым вызывались охотники до горячих пирожков, не вывел бы меня из задумчивости, если бы я в то же время не услышал пронзительного крика торговки из соседней лавки: «Галю-Галю!.. панночко! Чи ти глуха? ке сюда пиріжків!..»

Тоненький голосок подле моей брички отвечал тихо, как бы нехотя: «Та зараз; бач, як кально (видишь, как грязно)». – «Та що ж там; не розкиснешь; уже і видно дворянку, боїться ніжки закаляти (замарать!)»

«Панночка… дворянка… что это такое?», – подумал я, и любопытство заставило меня выглянуть из брички…

Я увидел девочку лет двенадцати с большими голубыми глазами, беленькую, румяненькую, одним словом, прекрасненькую, но в затасканном длинном шушуне, подпоясанную грязным-прегрязным полотенцем, или, как здесь называют, рушником. Маленькая ее головка повязана обрывком затасканного шелкового платка, от давности потерявшего свой цвет, из-под которого висела длинная русая коса с алою новою лентой, вплетенной на конце. В больших, конечно, отцовских сапогах, увязая в грязи и с большим усилием вытаскивая из нее не ноги, а точно сапоги с ногами, переходила она улицу к кликавшей ее торговке. Она несла большой горшок, покрытый какою-то ветошкой, которая, верно, года два мокла в сале и масле.

Перетащась с большим трудом чрез улицу и продав сколько-то из своего товару, девочка опять пустилась к моей бричке и, утопая почти в грязи, все припевала: «Пирожко-о-ов, пирожков!» – как будто желая именно меня прельстить своими лакомствами.

Слышав, как ее кликали дворянкою и панночкою, не в насмешку, потому что она за то не сердилась, я вздумал расспросить ее, что это значит.

– Сейчас я куплю у тебя пирожков, подожди только моего человека, у которого спрятаны деньги, – сказал я, высунувшись из своей брички, когда она подошла ко мне близко. – А как тебя зовут, девочка?

– Ганнусею, – отвечала она уныло, самым простым малороссийским наречием, приставив свой тяжелый горшок на колесо и обдувая маленькие свои пальчики, окостеневшие от холоду.

– Отец и мать у тебя есть?

– Нету, только тетушка.

– Родная?

– А кто ее знает, какая она? родная или не родная, а только тетушка.

– Давно ты у нее живешь?

– Атож, я у нее всегда живу, отроду.

– Видно, с тех пор, как мать твоя умерла?

– Нет, матушка моя не умерла, а, говорят, бросила меня.

– Кто же была твоя матушка?

– А кто ее знает? Говорят, что благородная.

– И тетушка твоя благородная?

– Уж благородная! – сказала девочка с усмешкою и готова была расхохотаться. – Чучукалка благородная? Вот тебе раз! разве вы ее никогда не видали?

– Нет, не видал и не знаю. Где она живет?

– За Нетечею.

– В своем доме?

– Да какой у нее дом? хата, да и та чужая.

– Застану ли я ее дома? – спросил я, решившись отыскать ее, пока будут вытаскивать мою бричку, и узнать от нее о похождениях таинственной девочки, которая возбудила мое любопытство.

– Застанете. Да зачем вы хотите ехать к ней? У ней нет уже пирожков; а теперь она печет булки на вечер. А пирожков возьмите у меня.

– Возьму, моя милая, непременно возьму все, вот только воротится мой человек. Скажи же ты мне: хорошо ли тебе жить у тетушки?

– Атож! к утру напекает она пирожков, а к вечеру булок и посылает меня продавать. Коли продам все, так она меня накормит, а коли нет, так не даст ничего, да еще и побьет… – сказала девочка жалким голоском и тяжко вздохнула.

Я продолжал ее расспрашивать и узнал, что тетка ее живет в бедности; Ганнусю держит только потому, что некуда сбыть ее; бранит ее за то, что надо кормить, обувать и одевать ее; бранит ее отца и мать за то, что бросили и не отыскивают ее; а лишь только подрастет поболее, хочет пустить ее на все четыре стороны с какими-то бумагами, чтобы по ним она отыскала родителей своих.

Наконец, мой человек воротился с ямщиком и лошадьми. Я вынул серебряный рубль и хотел дать Ганнусе.

– Отак пак! У меня и сдачи нет на него. Всего товару было на сорок алтын с золотым (1 р. 40 к), – сказала мне Ганнуся, не принимая от меня денег.

– За пирожки тебе особо человек заплатит, а это тебе… на башмаки… на платье… и на что захочешь.

– Не нужно, – сказала она с родом равнодушия, мило кивнув головкою и сделав розовыми губками презрительную мину.

Пока человек забирал у нее оставшиеся пирожки и рассчитывался, я послал старого извозчика за дрожками, которые он мне скоро и привел.

– Ну, поедем же к тетушке, – сказал я Ганнусе, пересаживаясь на дрожки.

– Оце ще! – почти закричала девочка, – как мне можно с господами ездить на дрожках? А что люди скажут?..

Мне приятно было видеть ее осторожность.

– Поедем, милая! – сказал я, – ты укажешь мне, где она живет.

– Найдете и сами, – продолжала она в том же тоне, тщательно завертывая полученные деньги в тряпицу.

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 330 – 332.