Гусарский майор

Г. Ф. Квитка-Основьяненко

В числе окружающих меня мужчин, или, как я называла их, обожателей, я заметила явившегося вновь гусарского майора. Наружность его, ловкость и мундир, при прелестных усиках, мне чрезвычайно нравились; но, к досаде моей, он менее всех увивался около меня, а все его внимание обращено было к м. Ламбо. Далее и далее я замечала большую между ними короткость и наконец подсмотрела у ней, тщательно скрываемые от меня, вновь появившиеся золотые и другие ценные вещицы.

Посмеявшись над нею – и не без досады, – что мне известно волокитство (к стыду моему, я понимала это слово) за нею майора, я крайне удивилась и много обрадовалась, когда она должна была – так она говорила – наконец, прежде времени открыть тайну. Г-н Резе, лифляндец, хорошей фамилии, богат, теперь майор, будет полковник, а вслед за тем и генерал. Красота моя и прочие достоинства пленили его до безумия; он тотчас застрелится, если я не буду его любить и не соглашусь выйти за него. Чрез нее он старался узнать о моем ангельском нраве, небесной доброте и неизъяснимой кротости и, узнав все к выгоде моей, осыпал ее маленькими подарочками, которых она было никак не хотела принять, но он выплакал у нее эту милость. В заключение она сказала, что в сегодняшнем собрании, в мазурке, он непременно со мной объяснится…

«Что же мне тогда делать?» – спросила я, внутренно восхищаясь, что наконец у меня будет жених и коего я могу любить прямо.

М. Ламбо советовала или наставляла меня при первом его слове пожать ему руку слегка, покраснеть, потупить глаза в землю и с замешательством сказать: «Вы предупредили желание сердца моего…» Но мне стыдно рассказывать вам о всех тех неприличностях, кои я по руководству м. Ламбо в тот вечер делала с г. Резе, действительно открывшимся мне в любви своей. Мы удалились от всех, забыли все приличия, сидели себе только втроем, строили планы, делали предположения; но вспомнив про отца моего и что легко случиться может, что он не согласится на брак наш, как добрая м. Ламбо рассеяла все наши опасения обещанием, даже и против воли его, соединить нас. Совещание кончилось тем, что мы положили, чтобы Резе завтра утром приехал к отцу моему и – хотя для виду – просил бы у него руки моей. Каков будет ответ, мы увидим и сообразно тому будем действовать.

Целую ночь я не могла уснуть от восхищения, что, наконец, я буду замужем.

Утром, войдя с м. Ламбо к отцу моему, мы застали его собирающегося выехать. Он, едва дав мне руку поцеловать, на м. Ламбо взглянул угрюмо и сказал мне: «Пора выпутать тебя из этих тряпок, в кои, по несчастью, я завернул тебя. Так ли, Ламбо? или русская тряпка?» Моя воспитательница, вспыхнув от досады, хотела было отвечать, но батюшка, прикрикнув на нее: «Молчать! я, возвратяся, разделаюся с тобою!» – ушел к карете.

Мы остались одни в недоумении, как лежавшее на столе распечатанное письмо, в коем часто упоминалось имя м. Ламбо, обратило на себя наше внимание. Она приказала мне прочесть его и перевести.

Письмо было от моей тетушки к отцу моему. Она писала, что вчера, приехав в Киев, поражена была рассказами о моем поведении в обществе. Изложено было все в подробности и м. Ламбо выставлена была в настоящем своем виде и что во вчерашнем собрании все были огорчены неприличным моим в таком обществе обращением с одним офицером и проч. и проч. и в заключение просила, чтобы спасти меня, так негодную француженку прогнать… тут было рукою батюшки, конечно, в первую минуту негодования, приписано: «Сей же день прогнать!» Вот что мы прочли!

Оскорбительные насчет ее выражения тетушки и решение отца моего вывели ее из себя. «Этот невежа узнает, – кричала она, – кто я и что могу с ним сделать!» и проч. и проч.

В сильном гневе придумывала она, каких бы оскорбительных слов наговорить отцу моему, как он и возвратился также в ужасном гневе… несчастное стечение обстоятельств!.. Надобно вам знать, что батюшка утром спешил на аукцион, где продавалось какое-то отличное, между охотниками известное ружье. Его вместе с батюшкою торговал один офицер и, объявив большую цену, удержал ружье за собой. Батюшка в досаде, упустив так дорогую для охотника вещь, сказал что-то неприятное для офицера; тот возразил, батюшка не замолчал и, наконец, офицер, сказав какую-то большую грубость батюшке, вышел оттуда, а батюшка, и возвратяся к нам, все продолжал кричать: «Я докажу, что я дворянин, что умею чувствовать обиду и могу управиться с молокососом…»

В эту минуту входит майор Резе, которого я, среди сих беспокойств и смятений, с нетерпением и страхом ожидала и желала, чтобы он отложил свое посещение до другого времени. При входе Резе, увидев отца моего, смешался чрезвычайно, задрожал… а батюшка вне себя от гнева закричал на него страшным голосом: «Вон, подлец, из моего дома!.. Люди! в шею этого наглеца!..», но Резе уже не было; при первом слове отца моего он уже скрылся. Офицер, перекупивший ружье и нагрубивший на аукционе отцу моему, был Резе.

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 344 – 346.