M-me Lambeau
Г. Ф. Квитка-Основьяненко
«Я была одна у моих родителей. Состояние их было весьма значительное. Когда мне исполнилось 14 лет, тогда только приступили к моему воспитанию и предложили, ничего не жалея, доставить мне образование самое блестящее. Для чего необходимым признали учить меня по-французски и музыке. Само по себе разумеется, что надобно было иметь гувернантку или, как говорят, мадам. Я и теперь помню содержание записки, данной отцом моим; кому?..
Имения родителей моих были степные, и земли у них нанимались под гурты скотины. При ежегодном возобновлении условий на наем степи отец мой выговаривал сверх всего, чтобы гуртовщик привез бы из Москвы разных вещей и товаров для дому. Вот, заботясь обо мне, отец мой, давая гуртовщику поручения привезти, ему: «баракану для обивки мебелей, нерастворенной горчицы, сафьянов разноцветных, пуховую круглую шляпу, модную» и в заключение прибавил: «приискать, где следует, мадам или мамзель, иностранку, француженку, чтобы могла учить дитя всему, чему сама знает, чтобы по-российски не разумела ни слова и не говорила вовсе. Искать из новоприезжих; те, не быв еще в домах, не так дорого запрашивают; торговаться крепко, а коли на клавикордах смыслит, накинуть хоть до 50 руб.; чай, кофе, стол и выезд с господами, а служанка будет; причем для барыни также приискать красивую моську».
Вот по этой-то записке гуртовщик и приискал для меня воспитательницу, француженку двадцати пяти лет, madame Lambeau; она выдавала себя вдовою. Легкомысленнее, суетнее и… развратнее едва ли можно было найти. Из первых наставлений ее было то, что она, посмеявшись над обыкновением молиться после стола и благодарить родителей, запретила мне это делать, говоря: «Уж всего ближе благодарить повара; он заботился готовить для вас обед. Так не лучше идти ему кланяться и ручку целовать? Фи! Comme c’est russe!»
Балуя меня, исполняя мои прихоти, не наказывая за проступки, позволяя мне ничего не делать, она приобрела мою доверенность и любовь с первых дней вступления своего в дом наш. Она легко успела внушить мне правила приятные… обольстительные для неопытной девочки. В часы, назначенные для учения, она читала мне французские романы с своими примечаниями и изъясняла непонятное для меня; пела со мною французские романсы, содержание которых и теперь вспоминая, краснею; учила меня перед зеркалом выражать благосклонность, неудовольствие, насмешку, одобрение и т. п. В часы отдыха я передразнивала – по ее одобрению – соседей, гостей и – даже родителей, чтобы доставить удовольствие м. Ламбо, которая умирала со смеха, а особливо, ежели мы в присутствии родителей моих говорили по-французски о странностях их, насмехались над ними, а те, не понимая ничего из наших речей, восхищались, что дочь их так безостановочно и долго говорит по-французски. Во время вечерних прогулок и после ужина, когда мы были в постелях, она рассказывала мне… свои любовные похождения. Вот как шло мое воспитание!
На шестнадцатом году я лишилась матери. По совету м. Ламбо, отец мой, повинующийся ей во всем в отношении ко мне, переехал в Киев и начал жить открыто. Явясь в общество, я, как вы и отгадаете, скоро перестала быть в нем уважаема. Следуя во всем наставлениям м. Ламбо, я была против подруг своих горда, тщеславилась своими нарядами и вещами, коими батюшка, по любви своей ко мне и по состоянию своему, щедро меня наделял; почитала себя – по уверению моей воспитательницы – великою красавицею, ловкою, умною и отличною пред всеми девицею. Сверстницы удалялись не только знакомства со мною, но и не смотрели на меня; я была к такому их пренебрежению весьма равнодушна; меня восхищало общество молодых мужчин, толпою окружающих меня.
Вспоминая после обращение их со мною, я узнала, что оно было дерзкое, вольное, насмешливое; но тогда я все вещи понимала по желанию м. Ламбо. Все они мне казались умными, вежливыми и влюбленными в меня, дорожащие каждым ласковым словом моим. Некоторые из них делали родителю моему предложения на счет мой; отец предоставлял выбор собственной воле моей; я за каждого из них готова была выйти, но и в этом обстоятельстве слово, взгляд м. Ламбо были для меня законом. Одному я грубила, над другим насмехалась, удивлялась дерзости иному помыслившему, что я могу унизиться выйти за него, и так отделывала я женихов своих, кои не преставали искать руки моей, не как достойной девицы, но как единственной наследницы богатого имения.
По ветрености и легкомыслию моему меня тешило такое множестве искателей, и я с нетерпением ожидала, за кого моя добрая, несравненная м. Ламбо велит выйти; но она молчала и делала свои планы. На требования же батюшки избрать, наконец, жениха, потому что время проходит, она всегда отвечала, что еще не представился достойный для m-me Cateau, и батюшка, наконец, решительно объявил, что дает нам сроку до двадцатилетнего моего возраста, а потом сам представит жениха и потребует моего повиновения.
Мадам Ламбо – и в сем случае – как и всегда, слушала терпеливо слова отца моего, потом, отойдя от него, качала головою и с презрительною улыбкою проговорила: «Nous verrons, nous verrons, qui prendra le dessus!»
Примітки
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 342 – 344.