17-е марта

Г. Ф. Квитка-Основьяненко

Мой муж получил эскадрон. Обстоятельства начали улучшаться. В один день муж мой возвратился в большой расстройке и к успокоению моему говорил, что с одним офицером произошла ссора. Вслед затем пришел к нам и тот самый офицер и немедленно с Александром удалились в особую комнату. Я опасалась, чтобы не приступили они к дуэли, но, слушая спокойный и, по-видимому, хладнокровный разговор, не обращала более внимания. Слышала только, что офицер, выходя от мужа, сказал: «Итак – 17-е марта, 6 часов вечера? Это верно?» – «Верно!» – отвечал муж мой глухим голосом и оставался долго в той комнате один.

Я ужаснулась, увидев его бледного, измученного, как после долговременной болезни страдающего!.. Я бросилась к нему, расспрашивала его, умоляла открыть мне терзавшее его!.. Он был непостижим… то был холоден, равнодушен ко всем ласкам моим, то вдруг, затрепетав всем телом, как будто ужаснувшись какой-то мысли, сжимал меня в своих объятиях… рыдал, целовал меня, руки мои!..

Я очень поняла, что у них назначен был 17-го марта дуэль, умоляла мужа моего оставить это ужасное намерение!.. бросилась к ногам его, плакала, убеждала… и он торжественно поклялся мне, что ни в тот день и никогда не будет с ним выходить ни на какой поединок… Казалось мне, что он сделался покойнее и весь вечер не переставал уверять меня, что, прекратив извинениями ссору свою с офицером, он оставался один и, обращая взор на настоящее и будущее наше, допустил черным мыслям овладеть собою. Я слепо во всем ему поверила и была покойна, не примечая вокруг меня происходящего. И в самом деле, когда на другой день ссорившийся офицер пришел вместе с прочими к нам и обращался с мужем моим по-прежнему ласково, то я и забыла все свои опасения.

Но чудное поведение мужа моего возобновило, наконец, все мои страхи: он беспрестанно занимался писанием, счетами, продавал тихонько от меня все свои вещи до последного и денег, как обыкновенно, не отдавал мне, а хранил у себя. Мы уже были не в прежних тяжких обстоятельствах насчет содержания нашего, и я, не постигая причины, на что ему нужны деньги до того, чтобы продать все мундиры, вещи, конскую сбрую… спросить же я боялась; накануне рокового 17-го числа продал офицеру свою верховую лошадь с условием получить ее завтра ввечеру.

Обращение его со мною было также непонятно для меня. Очень заметно было, что он силился казаться покойным и даже веселым и почти таковым был со мною; но лишь только оставался один, мрачная грусть овладевала им; видно было, что он страдал, жестоко страдал!.. Анюточку нашу он вовсе не ласкал при мне; но без меня и, как мне после сказали, ночью, когда я беспечно засыпала, он всегда сидел над нею спящею, смотрел на нее, ласкал, плакал!..

Я уже забыла о 17-м числе. В этот день после занятий по службе он, как это иногда случалось, сказал, что обедает в ближней деревне у соседа, и скоро туда поехал. Возвратился к 5 часам и, казалось мне, приехал покойнее обыкновенного. Скоро за ним пришел офицер, ссорившийся с ним, и первое слово его было: «Сегодня, кажется, 17-е марта?» – «Помню!» – отвечал муж мой глухим, необыкновенным голосом. Я вся вздрогнула при этих словах, и какой-то неизъяснимый страх овладел мною, но, видя их спокойно разговаривающих о постороннем, я не знала, что подумать.

Приготовляя тут же чай для них, я не помнила себя… руки мои тряслись… я все роняла из рук… чтобы скрыть состояние свое от мужа, я не смотрела на него… вдруг офицер, вынув часы, спокойно сказал: «Ба, без двух минут шесть часов!» Как электрический удар, эти слова потрясли меня… я вспомнила сказанные за две недели им слова: «17-го марта, в 6 часов» – и вид моего Александра поразил меня!.. Бледный, дрожащий, сказав только: «Помню и сейчас!..», встал с своего места, взглянул на меня… и что я увидела во взоре его!.. колеблящимися шагами пошел в свою комнату…

Не помня себя совершенно, я опрокидываю стол, бывший предо мною, роняю все, бегу за ним, и, еще не добежав до комнаты, где он был, слышу пистолетный выстрел… добегаю до дверей, с необыкновенною силой отворяю их и вижу… мой Александр плавает в крови… голова его раздроблена!.. не знаю, существовала ли я?.. Меня поразили слова, которые кто-то произнес тут же: «сдержал слово!»… потом какой-то шум разных голосов… чувствую, что меня повлекли… и более ничего не знаю!..

Я очнулась после двенадцати дней!.. перенесла жестокую болезнь и сохранять свою жизнь решилась, когда, совершенно пришел в себя, рассудила, какая судьба постигнет мою Анюточку, если и я умру?..

Друг наш священник и добрая жена его не оставили меня в болезни и сохранили мне Анюточку. Вручили мне, после предварений, последнее письмо моего Александра ко мне, где он коротко написал, что будто бы видя отца моего, питающего против него непримиримый гнев, решился прекратить жизнь свою, надеясь, что меня одну без него отец скорее примет в любовь свою и не отринет нашей сиротки. Деньги, собранные им за свои вещи, он поручил священнику вручить мне в свое время…

Офицеры по выздоровлении моем посещали меня и, любя моего Александра, принимали во мне искреннее участие. Они рассказали мне, что в тот же роковой день офицер, ссорившийся с моим мужем, был всеми ими вызван на дуэль, что на первом он был ранен в грудь жестоко, пожелал стреляться с другим и был ранен также жестоко и, страдав ужасно, с проклятиями и богохульством изрыгнул душу свою по совершении погребения над моим Александром.

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 2, с. 351 – 353.