12. Демон

Яремич С. П.

Весной 1901 года Врубели, по дороге в хутор, проводили в Киеве несколько дней. И в Кирилловской церкви – я уже об этом упоминал – Врубель, стоя перед «Надгробным плачем», выразил желание возврата к весне своего творчества. В настроении художника происходила какая-то перемена, – несмотря на наружное спокойствие, в нём заметна была тревога. Его тянуло в деревню и помню, как он удивительно поэтично описывал «земляной пол и низенькие потолки» деревенского жилья. После долгого периода безличного эпического творчества в нём опять возрождались прежние, на время заглохшие центры индивидуальности. Вместе с тем он опять обратился к тому, что занимало его в киевскую эпоху – обратился к изображению Демона.

Но, как говорит сам Врубель в одном из своих писем ещё в 1887 году, «Демон требует «во что бы то ни стало» и страсти, и уверенности в своём художественном аппарате».

Необходимо сконцентрировать силы всей жизни для генерального сражения, которое близко. А где искать точку опоры, как не в бескорыстных порывах ранней поры жизни, полной фанатического напряжения и праздничных упований без конца?

Демон летящий. Фрагмент. 1900 г.

В начале 1900 года Врубель уже начал писать Демона – тогда был написан тот самый, в тёмных тонах выдержанный Демон, который теперь составляет собственность В.П. Рябушинского. На фоне горного снежного пейзажа летит со своим огромным телом, с закинутыми над изогнутой головой тяжёлыми руками и распластанными, перистыми крылами – Демон. Он полон напряжённой страсти и его лицо, среди тёмных, холодных тонов картины, горит дивной мощью и красотой. Это всё ещё Демон мощный, наслаждающийся своей силой, Демон, полный созерцания и спокойствия. Летом 1901 г. в хуторе Врубель углём компонует стоящего на горных вершинах Демона, но вещь эта не была написана. Наступает осень, и Врубель снова принимается за Демона. Но тут началась в нём перемена, совершенно изменившая темп его творчества, доведя его до крайнего напряжения.

Портрет К. Арцыбушева. 1897 г.

Готовилась ли будущая болезнь, влияли ли на художника обстоятельства личной жизни и рождение сына, а может быть и общее повышенное настроение эпохи, но осенью Врубель приходит в мрачное и вместе очень возбуждённое состояние духа. Он решает, что должен наконец написать своего главного, большого «Демона», и останавливается на изображении его поверженным. Всю зиму 1901 г. Врубель работает со страшным напряжением. Вместо обычных трёх-четырёх часов, он работает по 14-ти, а иногда и больше, – при искусственном освещении, никуда не выходя и едва отрываясь от картины. Раз в день он надевал пальто, открывал форточку и с четверть часа вдыхал холодный воздух, – это он называл своей прогулкой. Весь поглощённый работой, он стал нетерпимым ко всякой помехе, не хотел видеть гостей и едва разговаривал со своими. Демон уже много раз был почти закончен, но Врубель снова и снова его переписывал.

В настоящем виде картины, среди пышного гремящего великолепия сверкающих красок гигантских крыл своих, Демон синеет своим разбитым и как бы хрупким телом, – он не похож на прежних, геркулесовских Демонов Врубеля. Из всех произведений Врубеля это наиболее болезненное и вместе с тем самое личное. Выражение чувства Врубель обычно замыкал в дивный и лёгкий орнаментальный строй. Только тут близка уже к нарушению высшая художественная сдержанность. И всё же Демон полон поразительной красоты и ускользающего от толкования значения.

И в понимании Врубеля происходила перемена, – теперь он настаивал о важности содержания в искусстве. Интересно, что он стал теперь ценить всегда прежде отрицаемого Ге, – ценить как колориста и как изобразителя человеческого лица. Особенно ему нравился «Гефсиманский сад», в котором, как говорил он, – «изображена такая лунная ночь, которая бывает, когда болит голова». Но это направление духа, потрясшее Ге, ещё более гибельно отражалось на Врубеле, – оно вело его к ненормальности или скорее было уже её плодом. К концу работы над Демоном Врубель был уже психически расстроен.

Гретхен с цветами. Портрет Н.И. Врубель. 1897 г.

В эту весну 1902 г. Врубель два раза приезжал в Петербург и был очень возбуждён и разговорчив. Я провожал его на вокзал и помню впечатление, которое он во мне оставил. Это не было впечатление болезни, – услышав потом, что он заболел, я был поражён как неожиданностью. Это было впечатление громадного, как бы бешеного подъёма сил. «Через пять лет русское искусство будет первым в мире, мы всё завоюем». Врубель говорил, что он повезёт своего Демона в Париж, говорил о современном состоянии искусства, науки, культуры и везде развивал громадные планы. Из Москвы он написал в Петербург письмо Е.И. Ге.; часть его я привожу, как ярко рисующее тогдашнее настроение Врубеля.

«Я уехал такой радужный, но зависть и глупость людская в один день по возвращении в Москву исковеркали меня». Врубель говорит о всевозможных затруднениях, которые произошли у него с советом Третьяковской галереи, куда он хотел продать Демона, и с дирекцией частной оперы, затем он переходит к общей теме:

«Как наука открывает величественные горизонты «необходимостей», и гениальный немец показал бессилие и дрянность измышлённых человеком «возможностей» перед «необходимостью», тогда милые скоты нашли своевременным отрыгнуть одну из «возможностей» и зачавкать эту застоявшуюся в их желудках кашицу, которая имела в своё время свойства настоящей пищи, а с течением веков в желудках идиотов превратилась в американствующую хлыстовщину. Когда искусство изо всех сил старается иллюзионировать душу, будить её от мелочей будничного величавыми образами, тогда он с утроенной злостью защищает своё половинчатое зрение от яркого света. Перед патетическим он вздыхает о милой его отрыжке и жвачке мелочного, будничного якобы натурализма.

Надя находит, что я тебя напрасно обижаю выходками против Толстого; нет, не напрасно: надо вылечиться от привычки толочься, как омары в вечернем воздухе.

Посылаю своего Демона в Петербург и вовсе не уверен, что он будет принят. Защищайте меня, Петербуржцы!»

Демон поверженный. 1901 г.

Одновременно с отправкой Демона Врубель и сам опять приехал в Петербург. Демон был поставлен на выставку, но Врубель всё ещё не мог оторваться от его переписывания. Несмотря на открытие выставки, он приходил ранним утром и переписывал картину. При частых моих посещениях я каждый раз видел в Демоне перемену. По счастливой случайности сохранился фотографический снимок одного из тех Демонов, которые были записаны. На лице его печать усталости, есть что-то удивительно мягкое, болезненное, женственное во всём облике, и в особенности, в больших, детски обиженных глазах; нежные и хрупкие руки – левая с бессильно сжатым кулаком закинута за голову, правая – беспомощно протянута с пуком вырванных перьев из собственного крыла. Были моменты, когда по лицу его лились слёзы. Затем он снова ожесточался. И в окончательном Демоне, несмотря на необыкновенный подъём сил, всё же остались следы слёз. За всю свою жизнь это было единственный раз, когда Врубель вышел из очарованного круга созерцания и выразил живое страдание. Но в этом заключались признаки такого страшного удара, от которого художнику уже не суждено было оправиться.

Пробыв в Петербурге первую половину марта, Врубель возвратился в Москву. Здесь его болезнь стала проявляться уже в ненормальных поступках. Тем не менее, он ещё мог писать, его последней работой был необыкновенно блестящий портрет сына в колясочке.

В мае 1902 года Врубель был помещён в лечебницу.