Ожидают гостей

Г. Ф. Квитка-Основьяненко

Еще никогда не была так огорчена Фенна Степановна, и Кирилл Петрович видел это. Ему было досадно на себя; он несколько раз почесал голову левою рукою, обдергал халат свой правою, призадумался, но, вспомнив, что он имеет холерический темперамент, успокоился и занялся с Шельменком. Рассказал ему все бывавшие переговоры с Фенною Степановною во все время супружеской их жизни, по какому предмету были размолвки, как долго продолжались и чем оканчивались.

Тут необходимо было для ясности рассказа присоединить полную историю процесса с Тпрунькевичем и в каком положении находилось это дело в поветовом суде. Вспомнив о всех обидах, нанесенных Тпрунькевичем знаменитым Шпакам, Кирилл Петрович выходил из себя, клялся отомстить ему за весь свой род и тут же, обращаясь к Шельменко, просил его придумать, как нанести Тпрунькевичу такую обиду, которой бы он не забыл и от которой бы не утешился во всю жизнь свою.

Шельменко, не переставая поддакивать во всем его высокоблагородию и одобряя все его действия и намерения, на последний предмет, подумав, тотчас нашел средство и сказал: «Я, ваше высокоблагородие – будучи – рассуждаю по простоте. Иное дело один, а иное два. Вдвоем удачнее вам действовать против одного. Так я и рассуждаю: пристает мой капитан, чтоб вы отдали за него свою дочь – сгинь его голова: отдайте уже за него, пусть вам не скучает, да тогда вдвоем скорее приберете в свои руки пана Тпру… как вы его назвали?»

Кирилл Петрович

Этого ты мне не говори, я и слышать не хочу. А с Тпрунькевичем я и один слажу, и хоть не прямо ему, а через дочь его, которая у него одна и есть и которой он ни за кого не выдает, такую ему штучку подведу, что он меня целый век не забудет. Хотя же бы я видел к исполнению сего намерения и явную помощь от капитана, но дочери за него не отдам. Кто он? Скворцов! Может быть, предок его торговал скворцами.

А я Шпак и от Шпака происхожу. Когда, не помню какой-то, ясновельможный наш гетман сидел у ляхов в темнице, то мой родоначальник из усердия и преданности приходил к той темнице и под окном выпевал подобием шпака, в чем он очень искусен был, разные штуки и мелодии, и тем много утешал в скорби горестного ясновельможного добродея. Гетман по освобождении своем подарил ему большие маетности, дал шляхетство и герб (в гербе изображен поющий шпак), повелев ему и роду его именоваться в вечные времена Шпаками. Я в прямой линии происхожу от этого Шпака. Вот что!

Шельменко

Вот теперь и я знаю, какого вы знатного рода. Я – будучи – только догадывался, что вы не простая птица, а теперь вижу, что вы точный, настоящий шпак. Куда же моему капитану с вами равняться? Вы жупан, а он свита.

В подобных разговорах два приятеля долго проводили время и заключили на том, что Шельменко должен подвести капитана своего так, чтобы он попался в руки Кирилла Петровича и, если можно, сегодня или завтра. Зато же Кирилл Петрович обещевал, поговоря с полковником, Шельменку выхлопотать увольнение, а на его место поставить одного или двух рекрут. Шельменко уверил его, что это очень возможно сделать. Для удобного же действия Шельменке дозволено приходить во всякое время не только в сад, но и в самый двор Кирилла Петровича. На том приятели и расстались.

Оставшись один, Кирилл Петрович тотчас вспомнил о причиненной им обиде законному другу своему, сожительнице нежной, никогда его не огорчавшей, а теперь, может быть, плачущей от его сильных выражений; и как холерический припадок уже у него затих и погас, то он и решился, расположивши как и что говорить, идти к Фенне Степановне, как вдруг увидел ее подходящую к себе с встревоженным лицом, показывающим, что нечто произошло и беспокоит ее.

Обрадовавшись такому неожиданному случаю, Кирилл Петрович поспешил встретить ласково супругу свою и, употребив самые нежные наименования, заставить забыть случившееся. На сей конец он спросил: «А что случилось у вас, душаточка?» – словцо, употребляемое им в первые дни брака, а после как-то вышедшее из употребления.

Фенна Степановна

Тут чудеса, душечка! А где бы, вы думали, находится Осип Прокопович с Горпинькою?

Кирилл Петрович

Как где? Известно, он поехал в Петербург.

Фенна Степановна

Да, подите же за ним. Поехал, да и приехал.

Кирилл Петрович

Ну так: теперь заважничает еще больше. А как вы думаете, маточка, не поехать ли мне поздравить его с благополучным возвращением?

Фенна Степановна

Бог знает, что вы, душечка, выдумали? Вам, в вашем чине, с вашим состоянием, с вашим умом и ехать к нему? Он должен прежде побывать. Он помнит долг свой и сам будет сегодня к вечеру с Горпинькою и с дочкою. Вот пишет к вам.

Кирилл Петрович

(читает письмо)

Возвратясь из столичного города Санкт-Петербурга, где я провел три месяца, располагаю навестить вас с моим семейством. Причем будет и еще один мой родственник, любопытствующий видеть ваши агрономические учреждения, и, если благопринято вами будет, присоединить свои познания к вашим и усовершенствовать благосостояние семейства вашего. До свидания, мой почтеннейший!

Ого! Уже называет «мой почтеннейший!». Вот каково побывать в столице! И сколько в немногих строках наставил модных слов? Теперь к нему ни приступу. Когда еще собирался только выехать в Петербург, так уже всегда носил манишку с большими складками и блестящею пуговкою, а теперь у него – полагать должно – и не одна такая пуговка. Что же, маточка? Будем ожидать.

Фенна Степановна

Конечно, будем ожидать: отказать нельзя. Так послать бы за Шельменком; он все знает лучше, нежели я. Так он бы…

Кирилл Петрович

И полно уже, душаточка! не вспоминайте того…

Кирилл Петрович, взяв за руку Фенну Степановну, повел ее к дому. Она положила к нему на плечо свою голову, и оттого они шли тихо и что говорили, не слышно было: только и видно, что он почасту целовал руку ее, а изредка целовал в голову или щеку, не умею сказать – неясно было видно.

Сколько хлопот нашей Фенне Степановне! А Мотре еще и больше! Прежде всего отпущена на кухню вся должная провизия для ужина. Фенна Степановна беспрестанно «кухарю» подтверждала, чтоб все было изготовлено чисто, вкусно и жирно, и для того приказывала неоднократно Мотре не скупиться и выдавать всего вдоволь; но Мотря была себе на уме: обвешивала и обмеривала кухаря, как и всегда; окороки, масло коровье и прочее такое, кроме учета, отпускала не первой доброты и на возражения кухаря отвечала:

– Так что же, что барыня приказала отпускать лучшее? не у барыни на руках, а у меня. Они поприказывают, а на мне спросят, как не станет. Пускай как приедут лучшие гости, тогда и будем выдавать лучшее. Для этих «Опецков» и это годится; они и дома того не едят.

Я и говорю, что Мотре было больше хлопот, нежели самой барыне. Та думала только о настоящем, а Мотря смотрела вдаль и рассчитывала на последующее и предбудущее. Фенна Степановна, как радушная хозяйка, ценила одинаково всякого гостя, одолжающего ее своим посещением, а Мотря различала достоинства их, соображала состояния гостей, а более рассчитывала, могут ли приезжие одинаковым образом угостить барыню ее? Если она находила, что «куда им против нас!», то отпускала окороков не так удачно выспелых, птицу не совсем откормленную, масло не из меньшей кадочки, где было чистое, майское, без всякой примеси, а выдавала из большой кадки, где было всякое, сборное, для своих господ.

Фенна Степановна только приказывает, а Мотря исполняет: выдает лакеям сюртуки, сапоги; надсматривает, чтобы заранее оделись; отбирает вчерашние огарки – и одного не досчитывается! Злодей Кузьма, буфетчик, даже из-под глаз ее успел один утянуть, и пока она отыскивала по горячим следам, он уже употребил его на смазку сапог своих и поделился с Трошкою, бариновым камердинером. Постойте же вы, канальи! Она вам этого никогда не забудет!

А между тем ей досадно, что ее обманули, а тут везде хлопоты: чистят двойные подсвечники ординарные, вправляют в них сальные свечи домашнего приготовления; они тускло, но зато долго горят. Мотря провела и самую Фенну Степановну, распорядившую сделать тонкие светильни, а Мотря убавила еще одну нитку, и дело ладно было; одной свечи становилось на три вечера; а что неясно горели, не беда! Какая бы ни была свеча, все не солнце, так и ничего. В другом месте мальчишки, недавно взятые во двор, чистят столовые ножи, но не те немецкие, что барин еще к свадьбе своей купил в Ромнах на ярмарке: те на завтра, к обеду, а теперь пойдут тульские, что выменяны у разносчика за две четверти овса.

Мальчишки усердно отчищают показавшуюся кое-где ржавчину, и как сухой песок неудачно отчищает, то препроворно они увлажнивают его. А там посуду перемывают; в комнатах с мебели сняты чехлы, свечи расставлены, но не зажжены. Третий самовар кипит воды, чашки приготовлены, ложечки вынуты, сухари, сливки, все готово.

Фенна Степановна, облачившись в свой распашной капот и взложивши на голову имеющийся для таких необыкновенных случаев чепчик, с глиняным подсвечником в руке, в коем пылал догорающий сальный огарок, ходила по гостиной и осматривала, вся ли мебель в порядке, сняты ли затрапезные чехлы и нет ли пыли или чего нечистого на ситцевых подушках. Поминутно посылала колченогую Ваську послушать, не едут ли гости: видеть же неможно уже было, потому что был темный вечер. Васька возвращалась и все с одинаковым донесением: «Нету, барыня, не слысно». Один только раз она дополнила свой рапорт замечанием:

– Только и слысно, сто бресут поповы собаки; так они так, на кого-нибудь, так зараз и бресут. Там такие злые, что неможно! Одному целовеку недавно усю свиту порвали.

– Пойди еще послушай, – прервала Фенна Степановна и продолжала рассуждать сама с собою: «Это, бог знает, на что похоже! Сколько чайной воды изошло на самовары, и все не едут. А ну, как не будут? Куда девать этот ужин?.. Кирилл Петрович, идите сюда, душечка! Полно вам с мериносами воеваться, идите сюда: мне что-то сумно. А ты, Пазинька, когда Ивги Осиповны, барышни, не будет, так ты разденься и ляг спать. Тебе нечего тут слушать».

Кирилл Петрович, окончивши газеты, вышел в гостиную и уже наряженный. Он надел свой длинный, без разреза назади, сюртук и застегнул его на все пуговицы, чтобы скрыть неполноту туалета: он в летнее время одевался полегче; на шее же был у него завязан платок. Все было пристойно. Даже и коса его, увитая черною лентою, торчала вверх из-за высокого воротника сюртука.

Примітки

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 4, с. 246 – 250.