Женихи для Пазиньки

Г. Ф. Квитка-Основьяненко

Пазинька вырастала и довольна была своею участью. Утрудясь от присмотра целый день за булочницами, пахтаньем масла, прачками, поломойками, она вечером была свободна и занималась чтением книг, тихонько доставляемых ей «господиновою», женою священника «из библиотеки отца Алексия Немутнянского», как надписано было на каждой книге. Сначала дружеская услуга «господиновой» не доставляла никакого удовольствия Пазиньке, потому что приносимые книги были: «Баумейстерова логика», «Грамматика Ломоносова», «Риторика Рижского», но, наконец, «матушка» восхитила Пазиньку, сообщив ей «Памелу».

Дело пошло в ход. Пазинька, живя в доме Опецковских, училась между прочим и русской грамоте. Мирошка в малолетстве был любимцем Осипа Прокоповича Опецковского и, по примеченной в нем быстроте ума, изучен читать бегло и писать четко. Вырастая, он распился и расшалился, то и сослан на конюшню. Когда учредилось в доме Опецковских ученое заведение и как m-me Torchon – по какому-то случаю – узнала, что Мирошка бегло читает, то и предложила взять его с конюшни и определить к ней в помощники «по части русской литературы» – так она изъяснялась. Вот Мирошка и учил барышень читать «по-российски». Между прочим и Пазинька училась у него и довольно успела. Эзоповы басни она уже читала по верхам, не складывая слов.

Эзоповы-то басни и приохотили Пазиньку к чтению. Живя дома, она скучала без книг, пока «господинова» не помогла ее горю. «Памела» была прочитана в третий раз, а сколько было пролито слез Пазинькою при чтении сей трогательной повести, об этом знала ее спальная подушка. И точно, в третий раз перечитывая эту усладительную повесть, Пазинька плакала более, нежели при первоначальном чтении, потому что за третьим разом она уже свободнее разбирала и ясно понимала неудобно до того разбираемые и понимаемые ею слова. Узнала бы маменька Пазинькина о ночных ее чтениях – боже храни! Досталось бы ей, книгам, а всего более этим господам, что сочиняют книги!.. Но она этого никогда не знала, к спокойствию дочери.

Со временем Пазинька подружилась с дочерью одного из соседей своих, и завелася с ними постоянная связь. Соседки присылали ей, и все секретно от матери, «новейшие» (так они в 1835 году разумели) книги: «Матери-соперницы», «Альфонсину», «I и III книжки Матильды», «Каролину Лихтвильд» и несколько подобных им, некоторые вполне, а другие разбитые в частях. Пазиньке нужды нет, вполне ли история, или в отрывках, она преусердно перечитывала каждую по три раза и плакала много уже и при первоначальном чтении, потому что попривыкла бегло разбирать и ясно понимать написанное.

Из этих-то книг и из рассказов по временам приезжавших к ней подруг Пазинька знала свет и людей. Сама же родителями не была вывозима в него, т. е. ни на ярмарку в Ромны, ни в губернский город. Так она достигла семнадцатилетнего возраста.

Фенна Степановна, подобно всем знакомым ей матерям, с четырнадцатилетнего возраста дочери своей отобрала самые большие сундуки и начала наполнять их всем возможным, то из домашнего произведения, то покупая у разносчиков – все это в приданое дочери. Сундуки наполнялись, и дочка росла. С пятнадцати лет ее мать начала тайно ожидать женихов, но не смела и сама предаться такой утешительной мысли. Но когда уже Пазиньке исполнилось полных законных шестнадцать лет, тут Фенна Степановна в каждом приезжающем молодом человеке видела жениха, а в пожилом свата: хлопотала о роскошном столе, приказывала подавать к обеду лучших наливок и, незаметно подходя к Кириллу Петровичу, шептала ему: «Приласкайте, душечка, гостя; мне он очень нравится». Но когда гость уезжал, не сделав никакого намека, не поглядев на разряженную и тут же скромно и молчаливо сидевшую Пазиньку, то Фенна Степановна, проводив его, предавалась какому-то унынию и почасту вздыхала.

Кирилл Петрович, разбивши в пух карлистов и оставя чтение «Московских ведомостей» – без того он их не оставлял, пока не начитывал победы христиносов, – приходил к Фенне Степановне и, видя ее горюющую, спрашивал:

– Чего вы это, маточка, так задумчивы и часто вздыхаете?

– Ничего, душечка, так. Ох-ох-ох!

– Не прочитать ли вам статьи, как знатно христиносы разбили карлистов? Вам веселее будет.

– Бог с ними. Я бы и вам не советовала заниматься так много кровопролитием. Было время, теперь пора бы и ускромиться.

Кирилл Петрович, досадуя втайне за такое хладнокровие жены к важнейшим происшествиям в Европе, уходил к себе и в отраду выкладывал на «счетах», сколько из бывших в сражении карлистов за убитыми осталось живых.

В один день Кирилл Петрович, запершись на крючок в своем «кгабинете» и читая об испанских делах, нашел, что у христиносов опять новый главнокомандующий и, по обыкновению, престранной фамилии. Он, оставя чтение, начал, ходя по комнате, твердить эту мудреную фамилию генерала, как тут и Фенна Степановна стучит в дверь и кричит: «А отоприте, душечка, на час».

Кирилл Петрович

(в сильной досаде)

Тьфу ты пропасть! Еще этого недоставало!

(Ходя по комнате).

Эскар…

Фенна Степановна

Да отоприте же!

Кирилл Петрович

Да чего вы там! мне некогда. Эспантон…

Фенна Степановна

Какое вам некогда? Когда б сражались, а то безо всего ходите по комнате и отказываетесь от супружеской обязанности. Отоприте же.

(Стучит еще крепче щеколдою.)

Кирилл Петрович

(с досадою отворяя)

Ах, какие вы несносные! Ну, что вам надобно?

Фенна Степановна

Уж вы, душечка, сердитесь или нет, а моя «обовязанность» была прийти и спросить вас: с вашим ли ведомом управляющий потребовал от ключника разной муки четвертями, а от ключницы масла, сала, творога и полотков?

Кирилл Петрович

С моим, маточка, с моим. Это я приказал.

Фенна Степановна

Куда же вам этакая пропасть продуктов?

Кирилл Петрович

Ох, надобно, матушка! Знаете мое дело с Тпрунькевичем? Он, злодей, в последней просьбе осмелился написать новую клевету на Шпаков, моих предков; так надобно отписываться. Хвостик-Джмунтовский, мой поверенный, обещался написать удивительное возражение и за это просил кое-чего, так я и приказал ему отправить.

Фенна Степановна

Конечно, вы господин в своем имении, но я, как законом данная вам помощница, я чувствую свою «обовязанность» и должна вам подать совет: сколько уже стоит нам это дело, так ужас! Не лучше ли б помириться, заплатить за тех проклятых гусей…

Кирилл Петрович

(с жаром)

О, ни за что! Пусть он себе, этот Тпру-тпру-тпрунькевич и в головах не покладает, чтобы я ему хоть одно перышко из тех гусей воротил! Он коснулся чести моей и всех Шпаков.

Фенна Степановна

Как себе знаете; где дело коснется до чести, то я уже там никакого понятия не имею и плюю на все. А подумать бы и вам со мною надобно (тут она уселась на софе и вскоре подсел к ней и Кирилл Петрович), чтоб не было лишних расходов. Вот-вот придется Пазиньку замуж отдать, так чтоб было чем.

Кирилл Петрович

Да, признаться сказать, время приходит, а женихов что-то не слыхать. Приезжающих я ласкаю, показываю все хозяйственное, часто иного и ночевать оставляю, но все не слышу ни от кого и никакого намека.

Фенна Степановна

Это удивительное дело, да и полно. Кажется, по всему девка – и по хозяйству чего она только не знает? Да нет, ба! ей суженого. Я у батеньки и не так была богата, как наша Пазинька, а женихов было, что собак. А отчего? Покойник батюшка – о, умная голова была! – поднялся на хитрости: закупил всех смотрителей на соседних станциях, чтобы в один голос лгали, рассказывая проезжающим, что у такого-то помещика, то есть у моего батеньки, дочь, барышня, и богатая, и красивая, и разумная. Так, верьте или нет, ежедневно не было от женихов отбоя.

Кирилл Петрович

(положив ей на плечо руку)

На все, маточка, судьба. Я ни от кого не слыхал о тебе и не знал, есть ли ты и на свете, а судьба – как судьба! Мимоездом заехал, да разом и влюбился в тебя по уши… Смотрю, девка кровь с молоком, да подступить не смею. Для смелости натянулся с твоим батенькой наливки, он принялся за гусли, так как дернет горлицы, а я и разносился, да вприсядку…

Фенна Степановна

(разглаживая на лбу ему волосы, потом обняла его).

Эта-то горлица меня и доехала! Вы носитесь вприсядку, а я так и таю…

(Целует его в лоб).

Кирилл Петрович

Уж как, что было в тот вечер, ничего не помню, а назавтра проснулся твоим женихом…

(Целует ее).

Так, разговаривая и вспоминая прежнее, былое, старички забывали об устроении счастья своей дочери, а предоставляли это судьбе, которая и их свела для их же блага.

Примітки

«Грамматика Ломоносова». – Йдеться про «Российскую грамматику» (1755), першу наукову граматику російської мови, укладену М. В. Ломоносовим (1711 – 1765), яка мала нормативний характер.

«Баумейстерова логика». – йдеться про «Логику» німецького вченого Фрідріха-Хрістіана Баумейстера (1709 – 1785). У перекладі російською мовою була видана у Москві 1760 та 1787 рр.

«Риторика» Рижского. – йдеться про «Опыты риторики» (1796 і 1805) Рижського Івана Степановича (1761 – 1811) – письменника, ректора Харківського університету.

«Памела» – роман англійського письменника-сентименталіста С. Річардсона (1689 – 1761).

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 4, с. 214 – 217.